(“Книга воды”. “Ад Маргинем”, 2002)

Талант, который когда-то был у Лимонова, сегодня полностью испарился вместе с его водой. По замыслу книга могла бы стать интересной. Писучий нацбол решил собрать воедино все (фрагменты своей гастролирующей жизни, так или иначе связанные с водой. Тут и фонтан Треви в Риме, лошади Церетели на Манеже, и принцесса Турандот у Театра Вахтангова, и фонтан на 5-й авеню в Нью-Йорке. По такому же принципу собраны все моря, озера и реки, где когда-либо плавал Лимонов. Обозначены также сауны и бани, вплоть до нынешней в Лефортовской крепости. Все это могло быть интересным, но интересным не стало. Дело в том, что играющий в партфункционера автор давным-давно превратился в настоящего партфункционера. Соответственно и книга написана бесцветным партфункционерским языком, полностью лишенным блеска остроумия или хотя бы намека на какую-то игру воображения. Перед нами серый документальный отчет, который раньше журналисты писали для бухгалтерии, отчитываясь после командировки. Был там-то и там-то, видел то-то и то-то, а что именно, понять невозможно. Для финансового отчета годится.

Возможно, что единственная удачная книга “Это я - Эдичка” оказалась таковой только из-за пикантной информации о жизни новых эмигрантов в Нью-Йорке. Кроме того, нас так достали официозной героикой, что ничтожнейшая, абсолютно не героическая фигурка с голым задом, уплетающая борщ в окне небоскреба, показалась тогда заманчивой. Оттуда чего-то ждали, на что-то надеялись. Да не привыкли мы к такому литературному граффити. Чтобы русский литератор на помойке сношался с негром да еще и услаждал его оральным сексом, такого тогда не знали. Сегодня “Эдичка” уже не читается. Остальные книги ничтожны. Правда, не так, как эта. По слухам, Лимонов писал в тюрьме какую-то философскую книгу совсем без политики. Согласен, что, несмотря на обилие имен от Радуева до Басаева, книга эта не политическая. В ней отсутствует цель — главный стержень любой политики. Возможно, автор просто хотел развеять свою тюремную скуку или дать нам весть о себе. Мол, вот я пишу в тюрьме, как Сервантес, Ленин, Чернышевский, Лукьянов и Юлиус Фучик с Мусой Джалилем.

Единственная удача книги – это обложка Андрея Бондаренко. Полуголый торс мэна в татуировках на фоне известного морского пейзажа художника Рылова. Парус, лебеди, айсберги, бурунчики, облака.

Одна фраза в книге мне кажется удачной и точной. “Я выбрал неправильную судьбу”. В судьбе Лимонова есть действительно что-то странное. Неужели, родившись в семье тюремного охранника, человек рано или поздно должен оказаться за решеткой? Зачем этого неблагополучного харьковского подростка выплеснуло сначала в лианозовскую Москву, потом в Нью-Йорк и в Париж, - потом опять в Москву, в занюханный национал-большевистский бункер? И что хорошего находит Лимонов в этой страшноватой и пошловатой запоздалой игре в эсэсовскую войнушку. “Дети в подвале играли в гестапо. // Умер от пыток сантехник Потапов”. Знал ли поэт Олег Григорьев, что детишки вырастут и продолжат недобрую игру, уже официально зарегистрировавшись. Никогда не думал, что среди моих ровесников, до тошноты закормленных советскими военно-патриотическими киноэпопеями, найдутся еще ненаигравшиеся. Лимонов, конечно же, играет, но не так талантливо, как Сорокин в “Сердцах четырех” и “Тридцатой любви Марины”. Энергия, потраченная на создание бункеров, партий, “лимонок”, возможно, могла реализоваться в более удачные повести, стихи и эссе. Лимонов не первый и не последний из литераторов, приравнявших не к штыку перо, а перо к штыку. Вещи абсолютно разные. Впрочем, проза Савинкова “Конь бледный” и “Конь вороной” такая же претенциозная и пустая, как беллетристика Лимонова. Неужели политические взгляды могут убить талант? Могут. Даже гениальный Маяковский становился порой заурядным графоманом, когда чересчур заигрывался. А если гениальности нет, то отпущенные природой наклонности можно с легкостью промотать и войти в историю, как чеховский гимназист, только через объявление “попал под лошадь”. У Лимонова, кроме “Эдички”, есть еще одна искренняя, хотя довольно тусклая книга “У нас была прекрасная эпоха”. Его ностальгия по офицерским сапогам и харьковскому советскому детству совершенно искренняя. Вероятно, дети тюремных охранников и дети зеков по-разному воспринимают те времена. С этим ничего не поделаешь. Зеков и потенциальных зеков было, конечно, в советское время подавляющее большинство, но и охранников для нашей охраны требовалось немало. Лимонов сделал ставку на совсем юных, для которых слова “Сталин – Берия –ГУЛАГ” всего лишь литература. В Евангелии сказано: “Горе тому, кто соблазнит хотя бы одного из малых сих. Тому лучше было бы, чтобы ему надели жернов на шею и бросили в воду”. Вот и вода уже появилась, вернее, “Книга воды”.

Иногда мне кажется, что Лимонов просто правоверный буддист. Он уже при жизни сменил десятка два жизней и явно надеется после смерти прожить еще одну, такую же пустую. Говорю здесь о литературном образе, а не о реальном человеке, с которым знаком весьма поверхностно, хотя давно заметил, что в жизни Лимонов умнее и глубже, чем в своих книгах.

Однажды, вскоре после возвращения в Москву, он окликнул меня на улице, и мы прошлись, приятно беседуя, от Библиотеки Ленина до Кропоткинской. Выпили на бульваре бутылочку пива. Я сказал: “Зачем нам все это? Пишите стихи”. — “Кому бы я был нужен со своими стихами, а здесь обо мне все узнали”, совершенно искренне ответил Лимонов.

В “Книге годы” периодически у разных водоемов появляются партийные нимфетки, которым 16 пет, но выглядят они, но слонам автора, “лет на 11”. Лимонов вручает им билет своей партии и прозрачно намекает читателям на интимную близость с нацпартлолитами. Намекает тускло и скучно, сразу видно – не Набоков. Что же касается партийной любви, то отведать комиссарского тела желали еще матросы из “Оптимистической трагедии”. Потом один отведал, но его слегка подстрелили. Или я что-то пугаю. Давно показывали.