(Роберт Пейн. ЖЗЛ. “Ленин”, 2000)

Читая труды Ленина, я всегда ощущал, что это тексты сумасшедшего человека. Только после вскрытия выяснилось, что половина мозга вождя была почти полностью атрофирована. Это означает, что неограниченной властью в течение семи лет обладал фактически невменяемый пациент для психушки.

Впрочем, и без вскрытия было ясно, что Ульянов, почему-то именующий себя “Ленин”, не владеет элементарной логикой. Вот образчик его рассуждений о государстве. Из множества функций государства он почему-то выбирает одно — насилие. И тотчас объявляет, что это и есть единственное и главное. Слова “расстрел” и “высылка” — самые любимые. В бесчисленных записочках с подчеркнутыми словами он то и дело предполагает расстрелять или выслать, а чаще “выслать и расстрелять”: проституток, профессоров, офицеров, попов, крестьян, чиновников, партийных функционеров, воров, врачей, кондитеров, журналистов. Слово “террор” – тоже одно из любимейших. Объявить беспощадный террор, развязать террор, организовать постоянный и тотальный террор... Таких высказываний в форме приказа в трудах у Ленина тысячи. Ему казалось, что триада “высылка-расстрел-террор” – философский камень для решения любых проблем. Этими нехитрыми средствами он намерен победить разруху и голод, им же и наведенные. Иногда, правда, призывы к насилию перемежаются более мирным термином “организовать”. Однако при внимательном чтении становится ясно, что “организовать” в устах этого одержимого как раз и означает “выслать и расстрелять и установить террор”.

Его вклад в мировую сокровищницу государственной мысли — теория непрерывно нарастающего, повсеместного непрекращающегося террора. Он только на словах в споре с народниками сказал, что индивидуальный террор — это де не наш метод. Какое там. Все, буквально все без исключения работы Ленина, будь то записочка, доклад, тезисы или монументальные наукообразные исследования, призывают к непрерывной организации постоянного и сплошного террора.

Вот он наседает на Герберта Уэллса. Почему они в Европе не начинают революцию? Почему не отнимаете собственность у капиталистов? Он совершенно искренне недоумевает — почему? Ведь найдено чудодейственное средство, как осчастливить человечество. Это революция. А революция — это, прежде всего, террор и экспроприация. Он искренне не понимает, для чего людям свобода слова, ведь если экспроприировать собственность у богатых людей, то, само собой разумеется, всем остальным свобода слова не нужна. Им позволено грабить награбленное, а это и есть подлинная свобода.

Весь ужас в том, что Ленин был прав. Подавляющее большинство, а большинство мыслилось только “подавляющим”, думало так же, как вожди революции. Все эти ленины, троцкие, сталины, бухарины, рыковы, каменевы действительно выражали чаяния народных масс. Те, кто восставал против советской диктатуры, были совсем не против насилия. Они просто сами хотели быть такими же насильниками, как Ленин. Нет принципиальной разницы между Лениным и его заклятым врагом Савинковым. Между Сталиным и его заклятым врагом Троцким.

И тут возникает вопрос. Ну хорошо, безумие Ленина — результат прогрессивного паралича. А у Сталина по ряду признаков клиническая паранойя. Но Троцкий-то здоров. У Дзержинского, как у Ленина, тоже были какие-то неконтролируемые приступы бешенства. Да все они были поражены одним и тем же духовным сифилисом, сифилисом насилия.

Жажда насилия не оставляла Ленина и в молодости, и в зрелые годы. Был он в эмиграции, в ссылке, в шалаше или в Горках, здоровый или больной, положение не менялось. Время, география, социальное положение, медицинское состояние значения не имели. В голове играл щедринский органчик: “выслать—расстрелять, расстрелять — выслать”.

Троцкий, как Кастро, выступал по семь часов кряду. Ленин по сравнению с ним был лаконичен. Говорил по часу, не более, а то и просто отделывался набором лозунгов. Но в целом его речевой поток был неиссякаем в течение суток. Записки, доклады, монографии, статьи, брошюры лились из-под пера диктатора нескончаемым и бурным потоком. А там все одно и то же. Отнять, экспроприировать, гнать, снимать, расстреливать и каждый раз с любимым эпитетом “беспощадно”.

Ненавидя людей всех без исключения, он чисто умозрительно любил каких-то рабочих. Это были не реальные, бастующие рабочие, а некие мифические винтики и шестеренки, во всем поддерживающие его беспощадную, фактически единоличную власть. Все, кроме рабочих, были плохими, у интеллигенции “не мозги, а говно”. О попах и говорить не приходится. Их, как и офицеров, надо вешать и “как можно больше”. Фабриканты, крупная и мелкая буржуазия должны быть ликвидированы как класс. Крестьяне, большей частью “несознательные”, пораженные мелкособственническими инстинктами. Есть,

правда, какая-то таинственная “беднота”, на которую следует опираться. Проще говоря, ставка в деревне на пьяниц и сельских бомжей. Единомышленники-партийцы тоже доверия не вызывают. Все они по очереди именуются проститутками, штрейкбрехерами, перерожденцами, перебежчиками, пустышками. Фейерверк ругательств Ленина неиссякаем. “Сволочь” — любимейшее словцо на полях “Философских тетрадей”.

Откуда взялся миф о высокой образованности, обходительности и обширном уме Ульянова, понять трудно. И в личных отношениях, и в государственных делах перед нами воинствующий невежда, распоясавшийся хам, мизантроп с патологической жаждой массовых убийств и непрерывных арестов. Его, как молоха, невозможно было насытить ничьей кровью. Почему медлят с расстрелом? Почему мало расстреляли? Вот постоянный рефрен его записочек.

Сейчас частенько можно услышать, что о Ленине нужно судить по его делам. Мол, главное ему удалось — сохранил в огне гражданской войны империю. Да будь она проклята, эта самая кровавая за всю историю человечества империя зла. Она не имеет ничего общего с целями, которые Ленин провозглашал и ради которых пролиты моря крови.

Автор книги сравнивает Ленина с Чингисханом. Но это в мировом масштабе. Если же говорить о Ленине, как о вершителе личных судеб людей, то перед нами типичный политический чикатило, насилующий в застенках чрезвычайки всех, кто попадался под руку. Чикатило, кстати, за решеткой в зале суда, спустил штаны и запел “Интернационал”. Ленин отличается только тем, что оставался в штанах, убивая с помощью Урицкого, Менжинского, Дзержинского и других одержимых сотни тысяч людей, которых и мизинца не стоил.

Даже Молотов в беседах с Чуевым говорил: “Уж очень жесток был. Сталин, и тот порой был помягче”. Ленину удалось отладить машину смерти таким образом, что она и после смерти его работала с удвоенной, утроенной все нарастающей силой и лишь через 70 лет, проржавев от крови, стала давать сбои, захлебнулась, заскрипела и развалилась. Однако отдельные ее части еще долго будут убивать, уродовать и калечить.