(Н.В. Гоголь “***” издание Широкова, М., 2002)

Совсем не обязательно быть фрейдистом, чтобы понимать эротический подтекст бессмертной повести Гоголя. Издатель Даниил Широков напечатал “Нос”, заменив всюду это трехбуквенное слово тремя звездочками. Мы для удобства будем употреблять три точки (...). “Конечно, я впрочем майор. Мне ходить без ..., согласитесь, это неприлично. Притом, будучи во многих домах, знаком с дамами. Говорят, что есть люди, которые могут приставить какой угодно ... Будь я без руки или без ноги — все это было бы лучше; будь я без ушей — скверно, однако ж все сноснее; но без... человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин – просто возьми да и вышвырни в окошко. Конечно я бы приставил ваш ..., но я вас уверяю честью, что это будет гораздо хуже. Мойте чаше холодною водою, и я вас уверяю, что вы не имея ..., будете также здоровы, как если бы имели его. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение ... и появление его в разных местах в виде статского советника, как Ковалев не смекнул, что нельзя через газетную экспедицию объявлять о...?”.

Я привел лишь некоторые места из “Носа”, не оставляющие ни малейшего сомнения, что слово “нос” – эвфемизм другого трехбуквенного органа. Так что разговоры о сказочном целомудрии русской классики следует считать сильно преувеличенными. Нельзя представить Пушкина без “Сказки о царе Никите и сорока дочерях”, у которых, как у майора Ковалева, исчезла важнейшая интимная часть тела. Да и стишок Державина: “Я желал бы быть сучочком, чтобы тысячам девочкам на моих сидеть ветвях”, — далек от ханжеских вкусов “Идущих вместе”. Никто не призывает изучать в школе “Луку Мудищева” Баркова или “Тамбовскую казначейшу” Лермонтова. Однако классики все эти произведения написали, потому что настоящая литература без мата, эротики и секса мертва. Мы называем маргиналами авторов, чьи произведения именно маргинальные, давно стали классикой. Маркиз де Сад, Захер-Мазох, Генри Миллер, Берроуз, Сорокин, наконец. В XXI веке пора понять: в литературе убийство не убийство, извращение не извращение, мат не мат и порнография не порнография. Чехов говорил, что мы развратны в жизни и целомудренны в литературе, а надо наоборот. Этот призыв был услышан Набоковым, вполне примерным семьянином, написавшим “Лолиту”, за которую “Идущие вместе” непременно упекли бы классика XX века в тюрягу Порнографии бояться –классику не читать. Мне лично не доставляет никакого удовольствия проза Рабле, где главный герой пердит и подтирается голубем. Меня фекальная сторона жизни не очень-то интересует. Прочитав однажды “Гаргантюа и Пантагрюэль”, я поставил сие творение на полку и больше не перечитывал. Не доставляют мне радости “Кентерберийские рассказы” Чосера, где верх юмора – невольный поцелуй в зад. И, представьте себе, никто ни разу в жизни не принуждал меня перечитывать эти веши, хотя они являются классикой и признаны шедеврами самой изысканной критикой.

Само понятие “порнография” безнадежно устарело. Если под этим подразумеваются безвкусные эротические и сексуальные эпизоды в литературе, кино, скульптуре и живописи, то авторы не могут нести ответственность за то, что у них что-то не получилось. Откровенный секс Рубенса, Родена, скульптур храма в Каджурахо, прозы Набокова уже давным-давно никого не смущает, хотя экскурсоводы в Помпеях все еще не подпускаюn дам и детей к лицезрению некоторых фресок. Только безграмотные чиновники, не знающие истории мировой живописи, смогли придуман, комическую классификацию, согласно которой обнаженная женщина – это эротика, а обнаженный мужчина в возбужденном состоянии – это секс.

Порнография нежелательна, потому что она возбуждает. А для чего написаны “Декамерон” и “Тысяча и одна ночь”? Чтобы возбуждать. Если ли литература не эротична, а откровеннее говоря, не сексуальна, то это и не литература вовсе, а бесполая словесность. Библия сочится эротикой. Перечитайте “Песню песней” или эпизод с дочерьми Лога, напоившими отца, чтобы переспать с ним. Впрочем, у нас и Библия была почт что запрещена, правда, по атеистическим соображениям. В нашей лицемерной цивилизации слово “нравственный” стало синонимом слова “бесполый”. У нас не было Ренессанса, реабилитировавшего наготу в искусстве.

Нынешний процесс над Сорокиным попытка пробудить давно отгоревшие cтpacти 50-х годов прошлого века с безуспешными попытками запретить “Лолиту” Набокова и прозу Генри Миллера. Искусство не терпит запретов в лексике и уж тем более в тематике и в сюжетах. Юристы не вправе вторгаться в литературный процесс. Никакие общественные организации не вправе указывать писателю что и как писать, а издателю, что ему издавать.

Лилипуты судили Гулливера за то, что он помочился на дворец во время пожара. Еще смешнее выглядят лилипуты, которые судят Свифта.