Жизнь и смерть этого человека подтверждают две истины. Первая — из России нельзя уезжать. Вторая – в Россию нельзя возвращаться. Если бы Андрей Белый, Марина Цветаева и Макс Волошин не вернулись из европейской цивилизации в нашу “азиопу”, они, конечно же, прожили бы более долгую и более счастливую жизнь. Волошин с восемнадцати лет курсировал между Францией, Швейцарией. Италией, Германией, Испанией и Россией. В России он чаще всего бывал в Москве, Петербурге и Коктебеле, однако, вернувшись в 39 лет, в 1916 году, он окончательно застрял в Крыму и умер гам от третьего инсульта в 55 лет в 1932-м.

Причиной последнего инсульта стало убийство его любимой собаки, осуществленное но решению коктебельского советского начальства. До этого в течение 16 лет Волошин стойко выносил расстрелы 240 тысяч офицеров, священников, врачей, студентов и гимназистов. Он пытался быть над схваткой, дружил и с красными комиссарами, пряча у себя в доме белых, и с белыми, пряча красных. Поначалу власти любили этого тучного человека, разгуливающего но Крыму в античном мешковатом хитоне и сандалиях.

В его коктебельском доме нашли приют многие знаменитости, а потом их стараниями Луначарский выдал охранную грамоту на самою Волошина и на его мистический замок, выстроенный но всем правилам масонской архитектуры, ориентированной на звезды.

Я был крайне изумлен, когда увидел в Греции в Дельфах в точности такой же замок поэта Сикелианоса, который тоже ходил в тунике и разыгрывал среди скал трагедии Эсхила и Еврипида. Поначалу я подумал, что Волошин скопировал свой замок Монте-Кристо с имения Сикелианоса, но оказалось, что греческий поэт основал свое гнездо намного позже, в 20-х голах. Неизвестно, был ли Сикелианос масоном, зато в 1993 году на Волошинских чтениях в Коктебеле я точно узнал, что Макс Волошин был масоном 17-го градуса. Этот таинственный 17-й градус, видимо, предназначен поэтам, художникам, композиторам. Масонами 17-го градуса были Пушкин, Моцарт, Блок. Прочитав антропософские труды Штайнера, Блок записал в своем дневнике, что тот выдал тайну масонства, и припечатал учителя Белого, Цветаевой и Волошина страшным словом “изменник”. Вместе с Белым и Цветаевой Волошин строил антропософский храм Гётенаум в Дорнахе под руководством Штайнера. Тесал каменные барельефы. Строительство было прервано мировой войной.

Коктебельский “храм” возводился в 1903 голу среди пустынного, непригодного для жизни комариного побережья. Иногда у Волошина гостили до трехсот человек. Именно здесь, гостя у Волошина и разгуливая без панамы, Андрей Белый получил солнечный удар, от которого и скончался. Здесь Волошин морочил голову Цветаевой и ее мужу Эфрону разного рода мистериями. В доме вспыхнул пожар. Волошин прошептал какое-то заклинание, и огонь погас. Во всяком случае так об этом вспоминает Цветаева. Отличить правду от вымысла во всех этих мистификациях невозможно, поскольку в кругах штайнерианцев, к числу которых принадлежали Цветаева, Волошин и Белый, культивировалось превосходство фантазии над убогой реальностью. Эстетика символизма с обыденной точки зрения выглядит, как нагромождение мистического вранья. Так однажды волошинский круг выдумал поэтессу Черубину де Габриак. За нее написали стихи, дневники, придумали биографию. Черубина де Габриак стала модной поэтессой. То, что это не символ, а реальный человек по фамилии Дмитриева, никого не волновало. Между Волошиным и Гумилевым из-за Черубины состоялась дуэль. Каждый мнил себя Пушкиным, а соперника — Дантесом. К счастью, никто никого не убил, но утопили в грязи калошу Знали бы они, что Гумилева вскоре расстреляют, а спустя годы их “символ” будет дважды арестована и умрет в ссылке в Ташкенте.

Черубина-Дмитриева – это и есть муза Макса. Эстетика символизма сделала Блока, Белого и Волошина историческими слепцами. В гибели России им грезилось пришествие чего-то нового и великого. Но вместо царства третьего завета пришел кровавый сталинизм, затянувшийся на весь век и заползший уже в третье тысячелетие.

Легенды о сверхучености Волошина следует отнести к тому же разряду символистских мистификаций. Да, он учил и древнегреческий, и французский, и немецкий (отец был немец по крови), и астрономию, и археологию, и эстетику. Он писал стихи, занимался живописью, освоил производство коктебельских акварелей, читал лекции, печатал статьи. Но, честно говоря, Волошин не был ни ученым, ни поэтом, ни археологом. Он был суперодаренной личностью, но преуспел только в одном – в создании Коктебеля. Справа от его дома гора с его профилем, и это уже не мистификация Волошина, а мистификация того, кто сотворил самого Макса специально для обживания безжизненного побережья.

По завещанию Волошина его похоронили на вершине горы, на которую и без гроба очень трудно подняться. Волошин был очень тучен, и гроб походил на куб. Ею с трудом несли пятеро мужчин. Однажды в 1989 году, когда мы читали стихи над могилами Макса и его супруги, в небе появились две радуги и распростерлись от вершины горы до ее подошвы, уходящей в море, а с другой стороны бухты улыбался каменный профиль великого символиста. Это последняя мистификация масона 17-го градуса, а может, и не последняя. Такие люди рождаются в давние геологические эпохи из вулканической лавы и простираются радугами в очень отдаленное будущее.