Константин
Кедров, "Новые Известия"Авангард в арьергарде
(“Художественные ориентиры зарубежной литературы ХХ века”) Авангард так и остался великой тайной XX века. Авангардистами были Хлебников, Маяковский, Пастернак, Джойс, Пруст, Кафка, Беккет, Камю, Сартр, Элиот, Элюар, Борхес, Аполлинер, Ионеско... Все крупные литераторы так или иначе причастны к авангардизму, но что это такое, толком никто не знает. Поток сознания, автоматическое письмо, сюрреализм, дадаизм, футуризм, минимализм, мифотворчество – вот далеко не полный перечень масок авангардизма. Я умышленно не называю постмодернизм, поскольку он и возник как стремление отделиться от авангарда и получить собственную прописку. Однако на это претендовали и все другие течения. Время неумолимо сплющило всех в линзу авангардизма. Авангард – термин Льва Троцкого, подразумевавший прежде всего революцию и новизну в искусстве. Троцкий был жестоким политиком, но в эрудированности и точности мысли ему отказать нельзя. Во всяком случае творческая интеллигенция Запада, поголовно увлеченная либо коммунизмом, либо фашизмом, предпочла авангардизм Троцкого скучному соцреализму Сталина. Между тем авангардисты склонны были восхищаться тотальным переустройством мира, а, проще говоря, тоталитаризмом Сталина, Ленина, Муссолини, Франко и даже Гитлера. Со временем эти восторги поутихли, но даже Вторая мировая война не избавила того же Сартра от восхищения Мао Цзэдуном. Проект тотального переустройства мира и человека роднит авангардизм с христианством. С точки зрения авангардистов, первыми авангардистами были Христос и его любимый ученик Иоанн, когда он воскликнул: “И увидел я новое небо и новую землю”. “Нынче творю все новое”, – говорит Господь Иоанну. Слова Христа: “Не вливают вино новое в мехи старые”, - вполне соответствуют манифестам футуристов. Когда Христос советует апостолам не заботиться о том, что сказать, ибо за них будет говорить Святой Дух, он почти на два тысячелетия предвосхищает манифесты Бретона и других сюрреалистов об автоматическом письме и свободном потоке сознания. По сути своей авангардизм -это христианская эстетика в самый кульминационный момент своего развития. Невозможно отделить авангардизм Запада от русского авангарда. Футурист Маринетти в Италии только успел произнести “А”, как русские футуристы от Хлебникова до Маяковского выпалили всю азбуку. Хлебников придумал слово “летчик”, а в английской поэзии появилось слово “высокол” (сокол + высота). Крученых пишет стих из пяти несуществующих слов “дыр, бул, щил, убещур, скум”, а на Западе лет десять спустя начинается дадаизм от детского лепета “да-да”, типа нашего “тя-тя”. Но как же снова не вспомнить Христа: “Если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное”. Авангардизм творил новый мир, от которого в России со временем осталось только название толстого журнала. Кстати, именно “Новый мир” славился и славится по сей день полным неприятием авангарда. Твардовский ненавидел Цветаеву и Пастернака. Абсурдизм – особая страница авангарда. Камю утверждал, что абсурд бытия исчезает только со смертью личности. Абсурдизм – воинствующее отрицание смысла жизни. “В ожидании Годо” и “Стулья” - две скрижали абсурда. Но абсурд ли это? Все ждут Годо, которого и нет вовсе. Однако в самом ожидании кроется глубочайший смысл. Лысая певица, которая так и не появляется в одноименной пьесе, – это тоже смысл, да еще какой. Герой Камю стоит в очередях на поезд и уходит, когда приближается к кассе. Но ведь и тут от смысла удалиться не удалось. Поиски абсурда в России привели поэта Введенского к гениальной поэме “Звезда бессмыслицы”. Пожалуй, великий обэриут – единственный автор, которому удалось заговорить на языке абсурда. Но абсурд для Введенского – это какая-то великая тайна и даже возможность Бога. “Мы проповедуем Христа распятого. Для евреев соблазн, для эллинов безумие”, – восклицает апостол. И он – предтеча абсурдизма. “Меня интересуют только бессмысленные действия”, – говорил русский обэриут. Между тем русская жизнь поставляла абсурд в таком изобилии, что, казалось бы, там его и искать. Искали. Футурист Хлебников восхищался труднопроизносимыми названиями советских учреждений типа ВХУТЕМАС. Он считал это живым воплощением заумного языка: ВЧК, НКВД, ГПУ, КГБ, ФСК, ФСБ – какая “восхитительная” заумь. Абсурдисты, опустите ваши кисти. Вам никогда не создать таких шедевров абсурда, как “Продовольственная программа”. И никогда не выдумать такое слово, как “агропром”. XX век миновал. Манифесты превратились в гениальные поэмы, стихи, романы и пьесы. Все стало классикой, в том числе и ненависть к авангарду. Пожалуй, Россия единственная европейская страна, где ненависть к живому авангарду сочетается с пламенной любовью к авангардистской классике. И еще мы единственная страна, где эта ненависть уцелела и стала нормой. “Я отращиваю свой мозгу // Не для обоняния, а для изобретения роз”, – сказал Маяковский. Это своеобразное эхо на строку Мятлева: “Как хороши, как свежи были розы”, – и одновременно диалог XX столетия и девятнадцатого. Но на дворе уже двадцать первое. Мы хотим и обонять, и изобретать. |