В советские времена, стоя в очереди за посиневшими, но все равно дефицитными курами, интеллигенты острили: “Мы длинной вереницей // Идем за синей птицей”. В самый разгар горбачевской голодухи, когда исчезли и стали дефицитом сахар и молоко, дети весьма своеобразно воспринимали сценические образы Метерлинка, когда на сцену выходили Молоко и Сахар. Все это было не так уж давно, двенадцать-пятнадцать лет назад. Сегодня символизм “Синей птицы” вполне мог бы вписаться в ряд мистической классики от Павича до Мураками, но этого почему-то не происходит. Ведь успешно парит в сознании читателей “Чайка но имени Джонатан Ливингстон”, а вот “Синяя птица” до наших дней уже не долетает. Для детей этот символизм слишком сложен, а взрослые до него просто не доросли. И сахар, и соль Метерлинка слишком пресны на современный вкус. Три фундаментальных труда Метерлинка о жизни цветов, пчел и муравьев тоже вызывают снисходительную улыбку После тоталитарных муравейников Сталина. Гитлера и Мао жизнь и гармония роевых сообществ как-то не очень радует. Между тем Метерлинк был настолько увлечен “совершенством” улья, что его всерьез заподозрили в симпатиях к фашизму. Ведь он искал пристанища от Гитлера у португальского фашистского диктатора Салазара.

Рожденный в 1862 году, в самое безмятежное время, Метерлинк достиг пика славы в 1911 году на пороге ужасающих потрясений двух мировых войн и двух тоталитарных режимов, которые он тонко высмеял в описании жизни пчел и муравьев. Морис Метерлинк не смог из-за болезни сам получить Нобелевскую премию в 1911 году, но он никогда не обижался на болезнь, считая детство, болезнь и смерть особыми тайными вестниками вселенной. “Любое искусство - это опыт возвращения в детство, чтобы еще раз взглянуть на вещи словно впервые”. Такой попыткой была не самая лучшая из драм “Синяя птица”. У нас она настолько измельчала, что превратилась в шлягерную “Птицу счастья завтрашнего дня”, которая прилетела, чем-то там звеня. Но ход истории изменить невозможно. Именно этот образ стал популярным в России после постановки Станиславского в 1908 году

Для Метерлинка куда важнее был образ тающей судьбы, рока, который полностью растаял, как Сахар. Писатель всю жизнь полемизировал с идеей судьбы и рока, на которых зиждется мировая драматургия. Судьбу он называл тенью, которую отбрасывает душа. Нам кажется, что нас ведет рок, а на самом деле мы движемся за собственной тенью. “Множество наших Судеб непрестанно стучатся к нам в двери, но мы столь нерешительно распахиваем их и так нерешительно, что проникнуть способны лишь самые ничтожные”. Атеист Метерлинк начинал с увлечения оккультизмом. Он твердо верил в оккультную заповедь - человек сам программирует свою судьбу Слово “программирует”, конечно, из современного лексикона. Метерлинк предпочитал говорить о творящем предчувствии. Искать истину и счастье надо не во внешнем мире, а в себе самом. Это умеют делать женщины, дети и мужчины, когда, впадая в детство, болеют и умирают. “Женщины и дети из всех существ, безусловно, ближе к Богу”. Только в этом смысле “Синюю птицу” можно считать драмой для детей. До метерлинковского понимания этой пьесы наша режиссура так и не дошла. “Я перед миром словно маленький мальчик, которого привели фотографироваться”. Так должны вести себя на сцене дети из “Синей птицы”. Но у нас стесняться и удивляться не принято. Трогательная вера великого символиста в три великие тайны и в то, что их можно разгадать, побуждала его к созданию новых и новых сценических загадок, которые в России удачней всего разгадывал Мейерхольд. Он ставил Метерлинка над бытом пол смачное улюлюканье насквозь материалистической критики. В конечном итоге Театр Комиссаржевской не выдержал и взорвался. “Дети, женщины и умирающие - хранители спящих Истин”, - утверждал Мейерхольд. Из скромности он ничего не сказал о художниках. Преклонение перед женской природой мало понятно в России, не знавшей рыцарства. В Европе вся современная цивилизация начиналась с культа Прекрасной Дамы. “Из всех существ, нам известных, только женщина более всего похожа на Бога. Возможно, она создана совсем недавно, она, в отличие от мужчины - новое существо. Все чувства ее мистичны”. Кроме женщин Метерлинк выше всех других существ почитал цветы. Его цветы обладают высшим разумом и врожденным чувством изящного. В отличие от людей, цветы никогда не бывают безвкусны или вульгарны. “Только воображаемые замки пригодны для жизни”. Он всю жизнь, до 1949 года, прожил в замке воображения и не позволил пошлой реальности проникнуть в свое пространство. “Наша личное есть не что иное, как наша Мечта, а случай это тень мечты на дорою: но почти всякий человек придает значение исключительно этой тени и воображает, что именно она ведет его”. Мы плохо знаем эту культуру Мечты. В России, пожалуй, только Александр Грин в полной мере созвучен Метерлинку Даже Блок считал его драматургию устаревающей.

Метерлинк один из самых интересных собеседников, с которым толком никто еще не беседовал. Из тридцати пьес в России переведено не более пяти. “Возможно, что болезни, сон и смерть есть глубинно мистические, непонятные празднества тела”. Нечто подобное говорил о болезни и смерти Гоголь в “Выбранных местах из переписки с друзьями”. Многие считают, что именно с Метерлинка начиналась драматургия абсурда. “Человек -это существо, таящее в себе целый мир алогичных иррациональных связей, и вместе с тем он марионетка, судьба его предопределена”.

Его называли бельгийским Шекспиром. Среди титулов есть дарованное королем графское знание. У этого выходца из семьи богатого фламандского нотариуса было врожденное благородство. Ненавязчивый интуитивный аристократизм. Музыкально он очень созвучен Дебюсси, написавшему онеру по его пьесе “Пелеас и Мелисанда”.

Метерлинк раньше многих почувствовал, что человечество очень много знает о пространстве благодаря геометрии и почт ничего не знает о времени. Он предсказал, что появится наука, которая станет своего рода геометрией времени. И оказался нрав: появилась теория относительности Эйнштейна.

Он не боялся возможной гибели науки. “Смерть искусства – вот что действительно страшно”.