7.05.2006 - Разговор напрямую - Катерина Прокофьева

 

Константин Кедров: «Отношения между мужчиной и женщиной – это отношения человека и космоса»

 

 

Константин Кедров, который приехал в Прагу по приглашению Русского Культурного Центра, – один из тех редчайших и уважаемых гостей, чьи лекции собирают полные залы. Поэт, критик, номинант на Нобелевскую премию в области литературы за 2003 год, обладатель премии Гремми.ру за стихотворение «Компьютер любви». Сегодня он отвечает на наши вопросы и читает свои замечательные стихи.  

 

 

Говорят, вы изобрели специальный звездный поэтический язык. Расскажите, в чем его суть.

 

– Если говорить о вещах, которые я впервые открыл, то это мой анаграммный стих «Допотопное Евангелие», который состоит из имен богов от Азириса до Христа, а затем поэма «Астраль», состоящая из названий созвездий. Я очень дорожу этой вещью, во многом она написана под влиянием моего увлечения - звездным небом и под влиянием учения моего друга великого философа Алексея Федоровича Лосева, который исповедовал имяславие. Он считал, что Бог - не есть имя, но имя - есть Бог. Он полагал, что Платон был не прав, когда говорил, что в основе каждой вещи лежит идея, которая остается после разрушения самой вещи. Остается имя. И третья вещь - это поэма «Партант», написанная частично под влиянием Чернобыльского взрыва. Она состоит из такой переплавленной грамматики, где прилагательные становятся существительными, а существительные - прилагательными, а застывшее - в движущееся, что, наверное, и происходило внутри, в жерле этого атомного реактора. Такого же плана описание чайной церемонии - «мне чашельно и немного чайно, и я чай нутрю»... Это такие совершенно запредельные вещи, которыми я очень дорожу. Кроме того, мне удалось впервые (а эту задачу я поставил перед собой еще в ранней юности) соединить нотную грамоту и стихотворную, и я написал «Миредо».

В бесконечности есть зазор из розы,

разверз-ающий другие миры
Где все слезы сливаются в одну соль
Где все ноты сливаются в одну: со-о-оль
Где у-ми-рают ми-ры из ми

и до-носится До

до  Си

из мемб-раны синего си.

Я совершенно убежден, что в основе этой преображенной грамматики и этого звездного языка лежат какие-то космические закономерности.

 

Вы долгое время были литературным обозревателем в «Известиях». Если бы у вас была возможность сделать один звонок давно ушедшему писателю, литератору и задать ему вопрос, кому бы вы позвонили?

 

– Знаете, меня как Гамлета охватывает холод перед встречей с призраком отца. Это страшно. Хотел бы все-таки с Львом Николаевичем Толстым некоторые религиозные вопросы продолжить. И о непротивлении злу насилием, и о возможности жить человеку в независимости от материального благополучия. Я вижу, что это почти невыполнимо, поэтому меня это очень притягивает, и это так правильно. В надежде, что он там- то уже избавился от всяких предрассудков, что поэзия никому не нужна, что Моцарт и Бетховен не нужны, а надо на балалайке играть...

 

Что вас больше всего удивляет в жизни?

 

– Беспредельная человеческая глупость и способность человека все время поступать во вред самому себе. Вот сейчас в России большинство опрошенных говорят, что им не нужна свобода и демократия. О ценностях свободы говорят только 16 процентов. Ну, что же это? Это же самоубийство...

 

А что вас пугает?

 

– Агрессия. Пугает, что идеология Ницше и Маркса по-прежнему актуальна. Я имею в виду Ницше не как гениального человека и эстета, а трактовку его идей третьим рейхом, когда «Падающего толкни» вырывается из контекста как заповедь. Главное - это разрешение на насилие. Этот соблазн принят как должное. А тут еще и Фрейд, который сильно подыграл. Так огрубить человеческие чувства, так все свести к зоологии... Это ерунда, это вспышка варварства, хотя это гений расписал. В головах моих студентов особенно живы идеи Ницше. Каждый мнит себя сверхчеловеком, способным на все и свободным от каких-либо запретов вплоть до заповеди «Не убий» Заповедь «Возлюби ближнего своего» вообще вызывает смех.

 

Свое первое стихотворение помните? О чем оно было?

– Есть на свете страна голубой печали
Там тоскливые мамонты качают гибкие ветви
Там на гибких ветках печальные обезьяны
Из стеблей лиан вяжут мамонтам гибкие петли
Я пришел из эпохи великой людской печали
Я ходил со слонами по диким лесам разлуки.
И меня обезьяны как маленького качали
На ветвях тоски на ветвях мировой печали
Видишь милая у меня совсем прозрачная кожа
По губам моим стекает банановый сок
Ты взяла мою голову эти слезы
Слезы мамонта падают на песок
Обезьяньи морды усеяли гибкие ветки
Я сказал тебе – это просто глупые рожи
Ничего подобного милая
Это просто печальный ветер
Он пришел и ушел он придет опять ну и что же
Просто есть страна нездешней печали
Я молчу я любимая больше не буду
Это просто мамонты прокричали
Но ведь их все равно никогда не услышат люди

 

Значит, лирика...

 

– А поэт не может жить без любви, не может быть поэта, у которого нет ни одного стихотворения, где бы ни присутствовало лирическое чувство. У меня в стихах всегда присутствует «ты», но это конечно обращение к ней, к возлюбленной. В этом отношении символисты правы со своей Прекрасной Дамой. Это обращение мужчины к женщине и женщины к мужчине. Для мужчины бог это женщина, для женщины бог это мужчина. Отношения между мужчиной и женщиной - это общение человека с космосом. Мужское -женское - это божественное. В этом сущность метаметафоры как обратной перспективы, это же вселенское объятие. Это моя религия. Прочитаю одно стихотворение, которое это выражает во всей полноте. Стихотворенье 78 года «Поцелуй»

В это время змея, сползающая с откоса в мазуте

Оставляет кожу на шпалах, как шлейф Карениной

В это время в гостиную вваливается Распутин

И оттуда вываливаются фрейлины

Все охвачено единым вселенским засосом

Млечный осьминог вошел в осьминога

Двое, образующие цифру 8,

Друг из друга сосут другого

Так взасос устремляется море к луне

Так взасос пьет священник из чаши церковной

Так младенец причмокивает во сне

Жертвой будущей обескровлен