Михаил Дзюбенко

Пролегомены к изучению поэзии К.Кедрова (фрагменты)

Кедров принадлежит к тем редким поэтам, которые создают не только текст, но и код, то есть основу не только своих текстов. Таковы в ушедшем столетии были Белый, Хлебников, Маяковский. И поэтому нет ничего худого в том, что Кедров для многих – прежде всего учитель. В Литературном институте помнят его лекции, которые были не просто по русской литературе, но одновременно – по основам мироздания. Среди его учеников – Жданов, Парщиков, Ерёменко... И всех этих поэтов роднит код – метакод и метаметафора.

По Кедрову, в основе природы и культуры, объединяя их, лежит метакод – система символов и знаков, указывающая на единство человека и Вселенной, указывающая человеку путь к вечной жизни. Получается, что индивидуальный код Кедрова имеет сверхличный и общекультурный характер, что соответственным образом расширяет и значение творчества Кедрова. Издательство “Мысль” недавно выпустило книгу статей Кедрова “Инсайдаут”, так что с идеями нашего автора читатели уже знакомы. И всё же необходимо систематизировать их с опорой на поэтические тексты.

Человек составляет с Космосом двуединое тело:

В это непролазное небо

вламываются тела из ломоты

Я пишу птицами

как кистями

Они мне во всём послушны

обмакиваемые в небо

Эти отношения подобны отношениям влюблённых:

Потому что небо только кровать
где не уместиться даже двоим
потому что нет края того ковра
самолёта

на котором мы все летим

Внутренний мир человека так же неисчерпаем, как внешний мир Космоса.

Ещё я верю

что душа безмерна

в ней как в пространстве

прячется луна

свернувшая в клубок

свои орбиты

Внешнее и внутреннее относительны:

Газеты врут и врут календари

а я не календарь и не газета

я выпилен из нового глазета

и у меня снаружи - что внутри.

Мир создан по антропному принципу, т.е. все его характеристики соответствуют человеку и предполагают его присутствие в этом мире:

В конечном счёте ты – только шрифт,

рассыпанный по лугам,

всё состоит из себя во всём,

будет луг твой, как голубок.

Теория относительности и квантовая механика, все их данные о трансформациях времени-пространства при изменениях скорости движения и двойственной природе элементарных частиц, являются не абстрактной физической теорией, а описанием человеческой реальности:

вот ударился о плоскость луча

вот изошёл волновым светом

и одновременно раздробился

до неразличимости

Переход от внутреннего к внешнему осуществляется путём выворачивания (инсайдаута), при котором внутренний мир охватывает всю Вселенную:

Вылепил телом я звёздную глыбу,

где шестерёнки лучей

тело моё высотой щекочут

из голубого огня.

Обтекая галактику селезёнкой,

Я улиткой звёздной вполз в себя,

медленно волоча за собой

вихревую галактику,

как ракушку...

Скорость света, являющаяся теоретическим пределом скорости движения физического тела, при выворачивании преодолевается. Сверхсветовая скорость - результат выворачивания:

полупрозрачный ангел стал прозрачным

сквозь ангела окно я увидал тот свет

он был как я отнюдь не бесконечен

События происходят на линиях мировых событий и при проходе этих линий через одни и те же точки могут повторяться, хотя бы и с другими людьми. Таково космологическое объяснение феномена пародии:

Я не Людвиг ван Бетховен

и не Стринберг-Метерлинкен

Я не Мунк не Мунк я Софья-правозащитница

Саранск находится на стыке всех географий

линейный радиус португальца

простирается в никуда

Отношения между людьми, равно как и литературные сюжеты, строятся на основе звёздного кода:

Мне не нужна без тебя вселенная

истина эта проста как опять

я повернул своё время вспять

чтобы не видеть тебя никогда

Однако философия Кедрова – не преднайденная догма, пересказываемая и иллюстрируемая средствами поэтического языка. Как всякий код, она содержится в самом языке, более того - является его основой. Паронимия, звуковые переклички, перемена грамматических позиций выражают единство двух тел, их взаимное выворачивание:

за пределами мысли тела

тело ежится в неге мысли

мысль нежнеет в изгибах тела

В космосе два тела образуют не субъект-объектное, а субъектсубъектное единство.

Люди в мире существуют там,

где нежится в отражении отражение

События движутся навстречу и, отражаясь друг от друга, возвращаются к самим участникам. Отсюда обилие возвратных постфиксов и местоимений:

только бы чувствовать

тобой своё Я...

только бы находить себя в твоём Я

только бы не отделять

себя от тебя...

только бы

сближаться сближаться сближаться

Нечасто встречающаяся в стихах Кедрова рифма - знак пересечения линий мировых событий:

Ах, Левин, Левин

Прощай, Каренина

Здравствуй, паровоз с телом Ленина

Поэзия Кедрова иероглифична. Переставляя слова и части слов, как разные черты одного иероглифа, он добивается извлечения максимального смысла, хотя этот смысл и не может быть пересказан прозаическим языком литературоведа:

Научи меня Веласкес ласке веса

и света отсвета

Кедров разрабатывает любовную эсхатологию. Конец света утрачивает в его поэзии грозный характер, становится моментом освобождения, пробуждения для небесной жизни и слияния со светом:

Пусть небо свернётся в клубок

под солнечным одеялом

Неологизмы, в которых морфемная структура, противореча образцам склонения, выражает единство двух родов:

левёночек

и

правёнышь

К последнему слову сделано примечание: “Мягкий знак на конце – это ошибка”. Действительно, с точки зрения словообразовательных моделей современного русского языка, с суффиксами -(ён)ыш образуются только существительные мужского рода: зверёныш. Однако Кедрову нужно показать единство мужского и женского, и потому к этому слову он, по законам третьего склонения имён существительных, куда входят, как известно, только слова женского рода с нулевым окончанием на -ь, прибавил мягкий знак.

Грамматическая свобода – выражение освобождения от смерти, ибо грамматика – свидетельство тленности языка:

Как в грамматике где нет правил

не с глаголами не отдельно а вместе

в каждой памяти есть провал

где живые с мёртвыми вместе

Кедрову свойственна большая поэтическая свобода, совершенно исключающая догматизм.

Смену визуальных перспектив он передаёт сменой перспектив языковых:

Вижу я за горизонтом тонет оса и мысль

Нет ничего воздушнее чем Саломея

Поэзия Кедрова чрезвычайно разнообразна и тематически, и стилистически, но всегда узнаваема. Он может обыгрывать разные культурные парадигмы, например рококо:

Амур любил Психею.

а Психея

любви его не ведала,

психуя.

Их поглотила всех

стихов стихия -

Амура, стих

и психику Психеи.

Однако самые устойчивые образы кедровской поэзии восходят к Библии, прежде всего - к Псалтыри, и к духовным стихам. Один из излюбленных – образ летящего копья, стрелы, нередко встречающийся в псалмах и молитвах: “Утиши стремление страстем, и угаси телесное разжжение, и стрелы лукаваго, яже на ны лукавно движимыя...” (Молитва св. Антиоха мниха из малой павечерницы).

Кедров осмысляет его как знак движущегося события:

Растерянно стрела летела,

не задевая тела,

летела вдаль стрела ночная,

дробя осколки дня.

Медленно летит стрела, дробя тела.

Кедров создал свою неповторимую интонацию, в которой сочетаются игра и философское рассуждение. Это именно интонация, заключённая в самом тексте.
Здесь он близко подходит к архаическим языкам, в которых интонация является
внутренним свойством текста. Отсюда и внимание позднего К. к звуковой гам
ме - пифагоровой:

верхний ярус Воздуха - ФА

второй ярус Воды - ДО

третий ярус Огня - ЛЯ

четвёртый ярус Земли – МИ

Один из первых манифестов такого подхода к языку - кедровский октоих (осмогласник) “Верфьлием”. Этим оригинальным текстом утверждается, что в поэзии заложены те тоны (гласы), которые свойственны богослужебным песнопениям и выражают различные отношения к миру и Богу.

Поэзия Кедрова представляет собой пародийное (даже киническое, в древне греческом смысле слова) разыгрывание философии по ролям. Он создал особый жанр философско-драматической поэмы. Силлогизмы происходят как переразложения слов. Иначе говоря, течение мысли оформляется как течение звуков; последовательность мыслей - как последовательность звуков.

С середины 80-х годов в поэзии Кедрова стремительно возрастает мистериальность, которая и до этого подспудно присутствовала в его текстах. Эта мистериальность может являться игрой, пародией на сценарий и т.д.; она одновременно – и ролевой розыгрыш космологических уравнений или мысленных экспериментов. По всей видимости, это связано с тем театральным контекстом, в котором Кедров рос и который подарил ему такое мировосприятие:

Архитектор свободы

построил карманный храм

войди в него

он в твоём кармане

Поэзия Кедрова яфетична в том смысле, в каком это слово употреблял Н.Я.Марр, развивая новое учение о языке. Так, он писал: “...Птицы воспринимались как 'небо', как его часть, его долевая эпифания, и потому оказалось, что названия птиц, как выясняет яфетическая палеонтология, как общие, так и частные или видовые, означают собственно 'небо', 'небеса', лишь впоследствии, по выработке уменьшительных форм, 'небесята'”. Яркая иллюстрация яфетичности кедровской поэзии - поэма “Астраль”.

Три вершинных достижения кедровской поэзии - поэмы “Компьютер любви”, “Партант” и “Одиннадцатая заповедь”. Первая из них – последовательность парадоксальных описаний-уравнений-определений. Вторая - внешне образец дадаистского автоматического письма, а по сути - попытка вырваться запределы одного языка, навязывающего и тем ограничивающего взгляд. Третья – дивинация.

За всем этим стоит духовный стих как синтетический жанр, к которому Кедров пришёл от ранней своей поэтики, наследовавшей серебряному веку. Именно духовный стих, в единстве богословия, философии, сюжета, интонации и личности его рассказчика - калики, есть главный жанр кедровской поэзии. Однако неповторимость поэта, который “за границей был, но сверху”, в том, что он не идёт, а летит - не по земле, а по Вселенной.