ШАНС
– «Московский Комсомолец» от 30.09.2003
Кто
после Бродского?
Зарубежные
агентства сообщили: “После смерти Бродского четыре русских поэта были
номинантами Нобелевской премии в области литературы — это Белла Ахмадулина,
Геннадий Айги и Генрих Сапгир. В этом году номинантом стал поэт Константин
Кедров”.
Корреспондент “МК” поговорила с ним по душам.
— Константин Александрович, как ты встретил это
сообщение?
— Конечно, испытал радость. Кто в душе не
считает, что когда-нибудь это должно произойти?
— Это как-то нескромно...
— Скромность — вещь хорошая. Но в области
человеческого духа эта категория не играет никакой роли. То, чем я занимаюсь,
выше мелких человеческих слабостей. Поэзия дарует человеку ощущение бессмертия.
— Твои строчки “бессмертие — здесь и сейчас”
многие воспримут как высокомерие. А между тем ты говоришь о возможностях
каждого человека. Ты знаешь, кто лично тебя номинировал?
— Нет. Поскольку выдвигать в номинанты имеют
право только лауреаты Нобелевской премии. Могу строить предположения. К
сожалению, уже нет нобелевца Пригожина, он мог бы рекомендовать меня, поскольку
в позапрошлом году я выступал в Сорбонне. Мое выступление переведено на
французский язык. Я говорил о русско-французском фестивале поэтов. Итогом была
совместная книга современной русской и французской поэзии. Мои стихи просто
блестяще были переведены на французский. Да и японцы раньше всех откликнулись
на мои идеи, которые звучали в моей книге “Поэтический космос”. Она не была
допущена к русскому читателю.
Есть у Гете в “Фаусте” парадоксальное суждение:
“Я часть той силы, которая, творя зло, неожиданно делает добро”. Меня радует:
наконец-то обратят внимание на то, что Россия — страна вовсе не новых русских,
она не просто скважина с нефтью. Россия удивляла и удивляет весь мир поэзией,
литературой, мыслью своей. Судьба нашей литературы в ХХ веке была, конечно,
трагичной. Одних писателей, поэтов, философов уничтожили, других сослали. Меня
осудить не успели — уже рухнула советская власть.
— А ты тогда еще преподавал в Литинституте?
— Я к тому времени уже был отстранен от
преподавания. Идеологическая полиция завела на меня дело.
— Константин Кедров не был диссидентом.
Правда, тебе приписывали антисоветскую пропаганду и агитацию.
— По 74-й статье мне грозило 7 лет тюрьмы.
— Наверное, космическая энергия твоего стиха
тебя защитила.
— Я уверен, что энергия стиха сильнее, чем
термоядерная.
— Не дай бог, ударит эта термоядерная...
— А вот она не ударит, потому что есть поэзия.
Она воздействует. И ограждает, как и заклинания, заговоры. Это не шутка.
Человечество в течение тысячелетий своего разумного существования верило в силу
слова. Убежден: от России много раз отводили беды ее великие поэты. И мне,
надеюсь, удастся внести в это свой посильный вклад своими стихами.
— Костя, в книге “Метаметафора” ты говоришь о
поэзии предшественников — Державина, Ломоносова, Маяковского, Хлебникова,
Блока. Но вот странно: нобелевский лауреат Иосиф Бродский уничижительно говорил
о Блоке.
— Каждый человек имеет право любить и не любить
кого-то. Не берусь судить Бродского. Думаю, ему просто не был близок космизм в
поэзии Блока. Могу отвечать только за себя и скажу: я принадлежу к людям
блоковской системы. Но поэзия моя совсем другая. Она — продолжение русского
футуризма. Мое имя в поэзии связано с одним определяющим словом — метаметафора,
с делами вселенскими. “Мета” — значит “после”. А что значит “после”?
Материальный мир видим, слышим, чувствуем. А тот, другой — неслышимый и
невидимый простым взглядом, — он “мета”. Он громаден. Здесь, на земле, —
мгновенно. Там — всегда.
— Там уже все ушедшее человечество.
— Ну, конечно. Но, увы, людям привычнее обращать
внимание на то, что здесь и вокруг, — по штампам материалистического сознания.
— А тем не менее еще в школе учили наизусть
Ломоносова: “Открылась бездна звезд полна. Звездам числа нет. Бездне — дна”.
— Кстати, мой двоюродный дед, художник Павел
Челищев, в эмиграции, в Париже, в 28-м году ставил оды Ломоносова “Утреннее
размышление о Божием величии” и “Вечернее размышление...”. Набоков писал
сценарий. Гертруда Стайн высоко оценила этот балет, хотя зритель мало что
понял: люди в том балете похожи на звезды. Кстати, танцевал там Лифарь. К счастью,
сейчас наконец стали доступны картины Челищева — одна появилась наконец в
Третьяковке. Я вижу в картинах родственника мои образы и удивляюсь совпадению
наших догадок.
— Это гены.
— Я называю это метакодом. Все это звездами
написано на небе и генетически живет в нас самих. Язык все соединяет. А поэзия
— преображение языка, мирового, вселенского. Бытовой язык лишь часть этого
языка. На этом языке я и пытаюсь разговаривать. Я толмач — переводчик со
звездного на земной. В 96-м году, в Институте философии я получил звание
доктора философских наук.
Самые восторженные отзывы о поэзии Кедрова я
встречала в высказываниях академиков. С.П.Капица обнаруживает в поэзии Кедрова,
в самой полной его книге “Или”, “суперпозицию”: “Сейчас это квантовое, так
называемое смешанное состояние стало основой целого направления современной
электроники и вычислительной техники. И, с моей точки зрения, это сильно
связано с тем расширением нашего мыслительного понятия, которое найдено
Кедровым в экспериментах над языком, над смыслом, над содержанием”. Академик
РАН А.Гусейнов назвал коротенькое стихотворение Кедрова шедевром: “Земля летела
по законам тела, а бабочка летела, как хотела”. Обобщение академика
экспрессивно: “Это действительно гениально. И смысл, и звук”.
— Могу похвастаться, меня понимают и ценят умные
тонкие женщины. Вот это моя аудитория.
— Скажи откровенно, кроме чуткости и ума что
ты ценишь в женщине?
— Женственность, тонкость, доброту. Есть,
конечно, другие свойства, но я их не вижу. Считаю женщину высшим существом.
Одоевцева считала мужчин низшими существами, низшей расой. Она говорила это при
мне, а потом, как бы извиняясь, добавила: “Вы ж понимаете, о ком я говорю?” Я
улыбнулся.
— А когда ты с ней встретился?
— В 1989 году, когда она вернулась из эмиграции.
Мы с ней беседовали полдня. Мне было совершенно все равно, сколько ей лет — 90
или 19. Радуюсь возможности сказать как на духу: женщины, перестаньте носиться
с возрастом. Настоящий мужчина любит, ценит, уважает женщин всегда, во все
времена. У настоящей женщины возраста вообще нет. Не знаю, почему женщины так
боятся возраста. Сколько бы вас ни вколачивали в землю, вы всегда останетесь
сами собой. Если душа у вас прекрасна — все в вас на месте. И неправда, что все
мужчины смотрят только на ноги. Может быть, они только высказываются
примитивно.
— Ну что ты такой строгий. Стройные ноги —
это же действительно хорошо.
— Скажу тебе честно, я взбешен был пушкинскими
строчками о ножках, возмущен, что на всю Россию две пары красивых женских ног.
Это не чутко.
— Костя, ты не прав. Ведь это же не
собственно авторская речь, это лирическое отступление, достойное золотой
молодежи и Онегина.
— По-моему, поэт должен видеть в человеке все.
— Но ты на что прежде всего обращаешь
внимание?
— Для меня важнее глаза. В них — душа.
— На одном из твоих поэтических вечеров я
понаблюдала за твоей женой, поэтессой Еленой Кацюба, и была поражена — в ее
облике словно бы воскресла герцогиня Альба, какой ее запечатлел великий Гойя.
— Потрясающе!
— А ты разве не заметил?
— Заметил, да не признавался. Действительно,
можно подумать, что она из знатного рода. Но папа ее — донской казак, а мама —
преподавательница языка, очень чуткая к литературе. Так что Лена не
воспитанница института благородных девиц.
— Как чувствует себя твоя “герцогиня”, когда
ей, такой пышноволосой, приходится сочинять обед на вашей маленькой кухне?
— Она это делает так виртуозно и непредсказуемо,
как и пишет. Так же вкусно. А ее бабушка заметила как-то: интеллигентная
женщина всегда лучше приготовит суп, чем кухарка. Так что государством должны
управлять не кухарки, а интеллигентные женщины.
— Поглядишь на наших думских дам, и станет
кисло и скучно.
— Не будем говорить о грустном, чтобы не
испортить настроение читателю: ведь и ему, должно быть, приятно, что замечают
русского автора.
— Но особенно приятно будет женщинам. Твоя
“ПОЭМА ЗверьЯ” написана истинно
влюбленным.
Любовный акт осмыслен философски и, безусловно, чувственно: “Я привит к твоей
наготе, как черенок к подвою”. Кого из великих любомудров ты особенно ценишь?
— Безумно люблю Спинозу: “Шлифователь алмазов,
Бенедикт Спиноза доказал идентичность понятий “алмаз” и “разум”. Грани разума —
грани алмаза. Ум алмазообразен. Когда в спектральных муках взгляд блаженствует,
сквозь линзы множась, влажнеет девичий алмаз в ладонях нежного Спинозы”.
— Из всех человеческих грехов какой кажется
тебе неприятнее всего?
— Высокомерие. Оно прижилось и в современной
России. Приезжаешь в Европу — там никто и не нигде этого качества не проявляет.
Демонстрировать высокомерие неприлично так же, как не застегнуть пуговицы на
интимных местах. А здесь это норма жизни. Хотя бы научились скрывать свои
недостатки. У нас их демонстрируют. Когда показывают тех, кто над нами, они
даже из этого “ящика” смотрят на нас, как на букашек. Это ужасно, мерзко, не
достойно человека...
— Какая тема тебя не отпускает?
— Пишу поэму.Хочу выразить мысли о жизни и
смерти. Это естественное желание. У нас господствовало бодряческое, оптимистическое
сознание. А Гегель, например, говорил: “Человек потому человек, что он, в
отличие от всего живого мира, осознает свою смерть. Это дает ему свободу.
Человек — это ночь, смотрящая в себя своими черными глазами”.
— Но это почти стихи Кедрова!
— Сам-то я у Гегеля недавно такое встретил. И
поразился... Правда, сейчас эта мысль Гегеля звучит по-иному.
— Когда объявят лауреатов Нобелевской премии?
— 15 октября назовут.
— Надеюсь, это будет русский поэт.
Наталья
Дардыкина
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------