УЯРБ

- Все разметала буря, кроме снов,

да и от снов осталась только буря.

Корабль куда-то плыл,

потом воронка,

и мы на дне

бермудской круговерти.

Но что это,

дном оказался берег.

Скорей всего

мы выплыли

в тот свет.

- Теперь тот свет - земля,

а мы на этом свете.

- Какая разница,

тот или этот свет.

И здесь, и там

одно и то же небо

и хочется поесть.

А где еда?

- Да вот она,

с ветвистыми рогами.

Стреляй, стреляй!

- Нет, порох отсырел.

- Не порох отсырел,

а плоть бесплотна.

Здесь выстрел - тишина,

а пуля - пустота.

Да и олень

из той матерьи слеплен,

что наши сны.

- Так значит мы во сне?

- И мы во сне,

и в нас какой-то сон.

- Я снюсь себе...

- А я себе не снюсь

и есть хочу.

- Так что тебе мешает?

Приснись еда!

- Действительно приснилась.

Но есть не хочется.

- Так в этом все и дело.

- О, Господи,

тогда приснись любовь.

- Ну что?

- Присниться не приснилась,

а хочется.

- Наверно, это ад.

- А, может, рай?

- Я разницы не вижу.

То хочешь есть,

но нет еды.

То есть еда,

но есть уже не хочешь.

- И все же

вон красотка на песке...

- И, кажется, она вполне живая.

- И, кажется, слегка обнажена.

- Так что с того?

Мы ей окажем помощь.

- Конечно же, окажем.

Я дыханье

из уст в уста

ей передам,

а ты

дави на грудь.

Нет, лучше я на грудь,

а ты из уст в уста

гони дыханье.

- О Боже, где я?

- Вы в краю бессмертных,

куда и мы

случайно угодили.

- А где мой брат?

- Брат?

Лучше бы сестра.

- Вы шутите?

Но я не знаю, кто вы.

- Кто мы?

Вопрос, конечно, философский.

Я принцем был,

а он мой друг и принц.

- Вы принц,

а я несчастная принцесса.

Корабль, который вез меня и брата,

ушел на дно.

- Дном оказался берег другой страны,

где как-то по-другому.

- Да, по-другому.

С вами я болтаю,

как будто мы

знакомы тыщу лет.

А, между тем,

я вас совсем не знаю.

- Не знаете.

Моя судьба...

А, может быть, не надо?

Священник-океан

нас обручил,

а церковь-буря

нас соединила.

- Нет, это сон. Что ж обручусь во сне.

- А я во сне женюсь на сновиденье

и, может быть,

проснусь холостяком.

- Ты будешь нам

единственный свидетель.

- Единственный,

а нужно ровно два.

- Второй свидетель - небо.

- Что ж, тогда

свидетельствую:

вы жена и муж.

Отныне

едины,

как берег с морем,

как земля и небо.

- Достаточно.

Да будет сей обряд

для нас священен.

- Клянешься?

- Да. На том и этом свете

отныне эта дева мне жена,

а я ее защитник и кормилец

и главное -

всегда любовник нежней.

- Муж и жена на острове нездешнем. А я?

- А ты приснись другой принцессе.

- Смотрите, принц,

у берега корабль.

- Корабль?

Мы спасены!

Спускают шлюпку

и к нам плывут.

- Смотрите,

там мой брат!

- Скорей сестра!

- Действительно сестра.

- Она двойник?

- Ну да,

на этом свете

прибывшие

всегда меняют пол.

- Теперь я вспомнила,

была я братом,

а он сестрой. Теперь все изменилось.

- Так, стало быть,

и я принцессой был?

- Какая разница?

Всех уравняла буря -

мужчин и женщин,

принцев и принцесс.

- Две свадьбы справим мы

и на корабль,

чтобы опять уплыть

в страну другую.

И если буря

разметает нас,

окажемся мы вновь

на этом свете.

- На этом? Ты хотел сказать -

на том.

- На том,

на этом,

разницы не вижу.

Везде любовь царит,

и океан

мужчин и женщин

так соединяет,

что жизнь и смерть

не может разлучить.

- На этом и закончу

свой рассказ

и запишу его

тростинкой на песке,

чтобы прибой

унес мои

слова

и растворил

в безмерном

океане,

а буря разметала

все

слова.

Все - книга:

море, берег и земля.

Одни читают,

а другие пишут.

И я пишу,

читая и любя.

ИЛИ

Эльсинор

- Тише, умоляю, вас, милорд,

тише.

Сейчас появится призрак.

Вот он уже идет,

как отражение

в черном зеркале.

В его доспехах

не отражается ничего,

а лицо...

Вы когда-нибудь

видели отраженье

на дне

чаши

с допиваемым ядом?

- Вы правы.

Это он.

Только он мог

так свободно

чувствовать

себя в доспехах,

как луна

в собственном сиянии.

Только его плащ

так естественно

облегает тело,

словно облако

обволакивает

луну.

Только на его дланях

железные перчатки

естественны,

словно кожа.

А потом,

разве вы не узнаете

эту походку?

Не он ступает по земле,

а земля

время

от времени

целует царственные

ступни.

И еще

только он

умеет молчать

так красноречиво.

Отец!

Какая тайна вывела тебя

из еще необжитого склепа?

Или ты причислен к лику тех,

кто сразу идет на небо?

Что бы ни привело тебя сюда снова,

я счастлив, что тебя вижу.

Мои глаза давно превратились в слезы,

и если ты их не видишь,

виной тому

не пелена смерти,

отделяющая живых

от мертвых.

Между нами

никогда не будет такого бельма.

Только жидкая соль.

Океан соли.

Им измеряется

моя печаль о тебе.

Пожалуйста, не молчи.

Если ты не можешь

говорить,

дай знак.

Я всегда понимал тебя

с полуслова.

- Добрый Гамлет,

я не могу сказать

тебе ничего,

кроме тайны.

В полдень,

когда я дремал в саду п

од кустом из роз,

сладострастная пчела

заползла мне в ухо

и ужалила прямо в мозг.

Я даже не успел проснуться.

Мозг, насыщенный ядом,

превратился в ад.

Ты читал у Данте?

Все круги ада

уместились в моем черепе.

Знай, эта пчела -

Гертруда.

- Отец!

Что я должен сделать,

чтобы смягчить твои муки?

Ты лучший

из всех людей,

каких я видел,

и лучший

из всех,

кого мне предстоит

увидеть,

если даже моя жизнь

обгонит твою смерть

через много лет.

- Никогда никому

не мсти.

Никого не осуждай.

И не обнажай клинок

перед недостойным.

- Отец,

я не могу понять,

слышу я тебя

или мне только кажется,

что ты говоришь.

И если бы стража

не видела тебя

так же ясно,

как я,

я бы усомнился,

что действительно

тебя вижу.

- Ты, как всегда, прав,

мой любимый Гамлет.

Там, где нахожусь я,

нет разницы

между сном и явью.

Иногда люди видят

одни и те же сны,

и это называется

жизнью.

- Ты отвечаешь мне

моими же мыслями,

и я ловлю себя на том,

что вижу тебя таким,

каким хотелось бы видеть

такого благородного человека,

как мой отец,

даже в преисподней.

А ты,

хотя и умер без покаяния,

мог бы пополнить собой созвездия.

Они так похожи

на твои черные доспехи,

словно ты облачился

в звездное небо.

- Прощай,

вдумайся в двойной смысл этих слов:

“Прощай, прощай”.

И постарайся не забыть самое главное.

- Боже мой,

уже рассвет,

и доспехи стали почти прозрачными.

Я уже не вижу тебя, отец.

Что самое главное?

- Прощай...

- Смотрите, смотрите,

принц уже разговаривает с пустотой,

а король исчез так же внезапно, как появился.

Он сгустился из тьмы

и растворился в свете.

Он появился незаметно, как ночь,

и исчез так же незаметно,

как возникло утро.

- Что он вам сказал,

благородный принц?

- Молчите.

Только молчание

похоже на смысл того, что он мне сказал.

Теперь я понимаю,

почему мертвые не приходят.

Их отсутствие

больше говорит о потусторонней жизни,

чем легион призраков и теней.

Клянитесь,

что никто никогда не узнает

о том, что вы видели

или слышали.

- Принц,

клянемся, что мы видели

не больше, чем слышали.

- А что вы слышали?

- Сначала прожужжала пчела,

а потом прокричал петух.

Мы видели, как шевелятся ваши царственные уста,

но слова рождали только тишину.

Иногда казалось,

что стало намного тише,

чем до того, как вы заговорили.

Это была тишина в тишине.

- А что вы видели?

- Мы видели, принц,

что вы что-то видели.

И это что-то

больше походило на ничто,

если бы ничто

имело зримые очертания.

Некая пустота в пустоте.

- Сейчас, когда стало светло,

я уже вообще сомневаюсь,

что что-то было.

Но с другой стороны,

день может скрывать

гораздо больше,

чем открывает ночь.

Не так ли, Горацио?

- Кто знает.

Может быть, слух и зрение

даны человеку,

чтобы не видеть

и не слышать

что-то самое главное.

- А тело,

чтобы не чувствовать холод ада.

- Или теплоту рая.

- Я думаю,

друг Горацио,

что Рай и Ад находятся на земле,

а там таятся

совсем другие сны и иллюзии.

- Не дай Бог

увидеть их раньше отпущенного нам срока.

- Ты, как всегда, прав,

друг Горацио.

Дело на в философии и религии,

а в элементарном чувстве самосохранения.

- К сожалению,

у вас оно полностью отсутствует.

Природа не случайно наделила нас страхом,

а вы, принц,

во всем идете против природы,

нарушая все законы,

которые нам известны.

- Нам ничего не известно, Горацио.

И в этом главная беда,

а может быть, счастье.

Офелия

- Вы так долго отсутствовали в Эльсиноре,

что королевский замок

стал для меня монастырем.

- В таком монастыре

я вполне согласен

быть скромным служкой.

- Ваша любезность

достойная соперница вашей пылкости.

- Ты, как всегда, права,

милейшая из монахинь.

Хотя ты похожа на монахиню

не больше, чем белая лилия

на черный тюльпан.

Или платье невесты

на черную сутану.

Хотя под сутаной

все лилии белые

и у каждой есть

свой тюльпан.

- Вы смеетесь над своей лилией.

-Ты называешь смехом

то, что другие считают печалью.

- Разве бывает печаль при встрече?

Печалятся, когда расстаются.

- Я никогда не расставался с тобой, Офелия.

Виттенберг не дальше от Эльсинора,

чем я от тебя сейчас.

- Вы говорите о расстоянии,

лежа на моих коленях.

- Я говорю о расстоянии

между коленями,

которое можно заменить

только собой.

- Я не понимаю вас, принц.

- Конечно!

Ведь я говорю по-датски,

а язык любви должен быть

хотя бы итальянским

или, на худой конец. французским.

- Вы сегодня явно не в настроении.

- Конечно,

мой милый настройщик.

Клавесин расстроен,

и только эти нежные руки

могли бы извлечь из него мелодию,

достойную твоего слуха.

- Хотите, я спою вашу любимую песню:

Не тонет лилия в ручье,

когда плывет к тебе.

Но тонет голос мой в тебе,

и мне не по себе.

Не тонет ива у ручья, когда звенит ручей.

Она ничья, и я ничья, и ты, мой друг, ничей.

Весна окутала поля,

но мне милей всего

венок. который я сплела

для друга моего.

- Твои песни всегда напоминают о чем-то самом главном.

Но о чем именно я не помню.

- Так вспоминайте же скорее.

Гертруда

- Дай я потрогаю губами твой лоб.

Ну, конечно, у тебя жар.

Тебе надо вздремнуть.

Вот твоя любимая шелковая подушка.

Помнишь, как в детстве ты спал на моих коленях.

Ложись и сейчас.

- Чтобы пчела ужалила меня в мозг, как отца?

- О Боже, Гамлет, я опасаюсь за твой рассудок.

Ты слишком много читаешь.

Прислуга докладывала, что ты всю ночь

читал Эсхила и Еврипида.

- Значит и ночью за мной следят.

- Ты слишком мнителен, как в детстве.

Тебе все время казалось,

что кто-то крадется за тобой с клинком,

и ты оглядывался

через каждые десять шагов.

Мы даже опасались за твой рассудок.

Клавдий любит тебя.

Он всегда говорил мне:

“Гамлет - это высокий ум.

Его ждет великое будущее”.

- У меня нет будущего.

Да и что это такое:

прошлое. будущее, настоящее?

Воспоминанье, ожиданье, переживанье.

Я ни о ком не вспоминаю,

ничего не жду.

- Только переживаешь.

- Пожалуй, уже не переживаю.

Я становлюсь собственным могильным камнем.

А женщины кажутся мне ходячими склепами.

- Даже Офелия?

- Если бы Офелия была склепом,

я давно бы умер,

чтобы быть в ней.

- Ты нахватался в Виттенберге

этих непристойностей?

Раньше ты был таким чистым мальчиком.

- Каждому из нас нужна хорошая кровава баня.

- Гамлет, ты никогда не был жестоким.

Эта новая черта тоже из Виттенберга.

- Конечно, все плохое из Виттенберга.

Все хорошее в Эльсиноре.

Если бы мир был так прост,

я бы поселился

где-нибудь в третьем месте,

подальше от

Виттенберга и Эльсинора.

- Для меня это слишком умно.

Я всего лишь женщина, Гамлет, и чувствую, что ты

не любишь даже

меня.

- О если бы все было так,

я был бы самым счастливым человеком

во всей вселенной,

если во вселенной,

кроме меня,

есть какие-то люди.

- Значит ты все-таки

любишь свою маму?

- Да!

Так же нежно и горячо, как ты отца.

То есть я хотел сказать Клавдия.

- Ты так легко осуждаешь других.

Неизвестно, как сложится твоя жизнь.

- Жизнь уже сложилась.

Как ты сложилась с Клавдием.

Теперь посмотрим,

как сложится моя смерть.

Впрочем, если жизнь

похожа на смерть,

можно ожидать,

что и смерть

похожа на жизнь

не более чем Клавдий на моего отца.

Премьера

- Пусть актеры сыграют нам пьесу, в которой убит король. Пусть король умрет во сне от серебряной стрелы, пущенной Амуром в ухо из золотого колчана.

- Разве можно ставить такую пьесу после того, как в саду под кустом из роз умер наш благородный король. Это похоже на кощунство. Ведь еще и сорока дней не прошло.

- Если сам творец ставит в Эльсиноре такие пьесы, то почему мы, его творенья, не можем разыграть нечто в том же духе. За убийство на сцене не судят, хотя и убийства в жизни сплошь и рядом остаются не отомщенными. Не потому ли все так не ладится в Датском королевстве. Восстановим справедливость хотя бы на сцене, если не можем восстановить ее в жизни.

- Какая странная пьеса. Смерть короля от стрелы Амура, пущенной в ухо. Никакой правды жизни. Дикие варварские фантазии. А потом. в чем мораль? Не можем же мы судить амура за преднамеренное убийство. А как нелеп призрак отца в серебряной стрелой, торчащей из обоих ушей. А полуголый амур с женскими грудями, похожий на Гермафродита? А сын короля, явно загримированный под Гамлета?

- Неудивительно, что королеве Гертруде стало дурно во время дурного спектакля.

- Мне кажется, я понял смысл пьесы. Любовь всегда убивает и всегда во сне, потому что сама любовь - это сладкий сон, который прерывается смертью. Отец что-то хотел мне сказать, но я никогда не узнаю, что именно. Впрочем, я догадываюсь, что должен кого-то убить.

- Как же я раньше не догадался! Надо убить себя, не дожидаясь, пока стрела, пущенная Офелией, прикончит меня во сне, как Приама. Возможно, что жизнь не хуже смерти, а смерть не лучше жизни. Скорей всего они равноценны.

- Нельзя предпочитать жизнь смерти или смерть жизни. Пусть монахи погребают себя при жизни, а мы еще поживем.

- Кажется, я понял, что хотел сказать мне отец. “Прощай” - надо простить пчелу и Амура. Пчела не собиралась никого жалить. Она искала самый прекрасный цветок и нашла его - это мозг отца. А что требовать от слепого Амура с шелковой повязкой на глазах. Его стрелы убивают только тех, кто не любит. Иначе жизнь на земле исчезнет, прервется человеческий род. Благодарю всех за прекрасную игру. Потом вы мне расскажете фокус со стрелой. Полная иллюзия, что она насквозь пронзила череп и мозг и торчит из обоих ушей.

Или

Быть или не быть?

Самое главное в этой формуле -

“или”.

Если я скажу “быть”,

то уже не смогу задавать вопросов.

Скажу “не быть”,

тем более - никаких вопросов.

“Или” - это свобода.

Выберем золотую средину.

Жизнь не лучше смерти.

Смерть не лучше жизни.

Найдем в себе смелость

не подчиняться.

Или - промежуток между

вспышкой молнии

и громом.

Вон как полыхнуло

в полнеба -

или.

Похоже, что Творец

все же обнажает шпагу

перед недостойным.

На днях в море убило

молнией рыбака.

Почему бы моей шпаге ни стать

молнией для Клавдия.

Или пусть остается

в ножнах.

Не человеческое это дело -

выбирать

быть или не быть

или обнажать шпагу.

Все решают боги

или судьба.

“Или” -

Могильщики

- Гамлет опять вернулся в Эльсинор.

- Спешил на свадьбу, попал на похороны.

- Зато в прошлый раз

спешил на похороны отца,

а попал на материнскую свадьбу.

- Странная, однако, смерть.

Она и не тонула вовсе.

Просто плавала, и вода

попала в ухо.

- Разве от этого умирают?

- Вот и доктор говорит, что случай из ряда вон. Хотя умирают от всего. Даже от осенней паутинки, если она внезапно опустится на глаза с маленьким паучком. Последнее, что видел этот бедняга, был маленький паучок, но он, видимо, казался ему размером со слона. Напугался и умер от страха.

- Кого хороните?

- Офелию, добрый принц.

- Когда она умерла?

- Год назад.

- Год назад, а похороны

сегодня.

- Да, мой принц. Это не совсем похороны. Скорее перезахоронение. Сначала думали, что бедная девушка утопилась от тоски после вашего внезапного отъезда. Но потом консилиум врачей представил протоколы, из которых следует, что Офелия умерла от воды, просочившейся через ухо в мозг.

- Разве такое возможно?

- Все возможно, когда организм ослаблен переживанием. А вы знаете Офелию.

- Ужасно, как безжалостна гнилая датская почва. Ее похоронили на болотистом месте для самоубийц. И вот теперь мы извлекли только череп и кости.

- Дайте мне ее череп. Офелия! Неужели эти исчезнувшие уста покрывали меня поцелуями, неужели я целовал тебя в эти пустые глазницы. Ты смеешься надо мной, как все черепа. А, может быть, если смотреть оттуда, так же смешно и пугающе выглядит живое лицо. Прощай, Офелия. Прими мой последний поцелуй в твои пустые уста.

- Осторожнее, принц. Можно заразиться трупным ядом через трещины на губах.

- В таком случае это самый прекрасный яд. Офелия - единственный яд, от которого я хотел бы умереть навсегда.

Поединок

- Защищайтесь, принц. Вы убили мою сестру. Теперь я убью вас или вы меня.

- Поздно, милый Лаэрт. Офелия оказалась очень надежным ядом. Всего три дня назад я целовал ее череп, а сегодня на моем теле трупные пятна. Впрочем. если ты хочешь напоить ядом свою рапиру, мое тело - самый переполненный кубок.

- Небо отобрало у меня месть.

- Не расстраивайся, Лаэрт. Впереди еще целые горы трупов. Впрочем, это уже не для меня. Все-таки приятно умереть от поцелуя Офелии.

Обо все остальном расскажут пчелы.

- Какие пчелы? Он бредит.

- Пчелы, которые жалят мозг через ухо.

- Простите меня, благородный Гамлет.

- Да он и говорил:

никому не мсти,

всех прощай,

не обнажай клинок

перед недостойным.

- Вы достойны.

- Прощай, Горацио. Отец уже здесь. Сейчас, сейчас я пойду с тобою. Возьми мою руку. Помоги мне подняться, отец. Офелия, Стрела, Пчела.

- Смотрите, смотрите, три тени. Они удаляются втроем: Гамлет, король, Офелия. Они идут по воде прямо в море. Или это игра грозы в облаках. Да нет же. нет. Это Гамлет, его царственная походка, такая же. как у отца. Только Офелия так легко касалась земли, что казалось, вот-вот улетит на небо. Смотрите, они уже в облаках, нет, еще выше.

Прикажите дать прощальный салют из всех пушек. Нет, не надо никакого салюта. Гроза уже началась. Это сама природа салютует уходящему Гамлету.

- Почему уходящему? Приходящему. Гамлет впервые не уходит от природы, а идет к ней.

- К ней? Скорее, с ней.

- Что это? Молния. Серебряный клинок. Гамлет обнажил клинок только перед достойным.

- Приветствую тебя, Гамлет.

- Вот моя шпага.

- Молния ударила прямо в клинок Лаэрта. Какая благородная смерть. Погибнуть в поединке с Гамлетом.

Я хотел сказать, с грозой.

Теперь я понимаю,

что значит гибель Гамлета.

Конечно.

Вселенная не может

быть собой.

Ромео - Джульетта

Джульетта

- Ромео, что это? Говорят, это имя. Но почему меня пронизывает сладкая дрожь, когда я произношу: “Р-р-о-м-е-о”? Я хочу. чтобы это имя всегда звучало рядом с моим. Ромео. Джульетта. Нет. Ромео и Джульетта. Так лучше. А как он выглядит?

- Как все веронцы. Губы, волосы, глаза - все на месте. И то, что ниже, тоже вполне достойно лица. Говорят, что лицо - зеркало души, а я бы сказала, зеркало всего тела.

- И каково же это зеркало? Надеюсь, венецианского стекла?

- Да, но не на дамском столике в дорогой оправе, а в глиняном горниле, где его отлили из пламени и оно еще не застыло.

- Как же смотреть в пламя?

- Берегись, Джульетта. Ты еще не видела ни лица, ни тела, ни даже тени от его гульфика, а уже дрожишь, произнося его имя.

- А говорят, что в прошлом мы могли быть обручены. Ведь когда- то Монтекки и Капулетти роднились в десяти поколениях. Возможно даже, он мой дальний кузен.

- Еще раз берегись, бедная девочка. Твои мысли уводят тебя слишком далеко. Видимо, тебе действительно пора обручиться с Парисом.

- Подумаешь. Что за имя - Парис. Может, мне еще обручиться с античной статуей. Ты видела его?

- Да, и он полностью соответствует своему имени.

- Вот пусть и обручается Еленой Троянской или кто там у него был. А меня зовут Джульетта. Парис и Джульетта - это же смешно.

- Как молодость в тебе играет

и шутит опасные шутки

со своей судьбой.

Когда-то как радостно звучало

сочетанье имен

Монтекки - Капулетти.

Как Дафнис и Хлоя.

Как Рем и Ромул.

- Как Ромео и Джульетта.

- Опять за свое. Ну, где это видано, чтобы влюблялись в имя, не видя человека.

- А кто тебе сказал, что я влюбилась? Подумаешь, всего пять букв “Ромео”.

- Так и “Парис” - пять букв.

- Подумаешь, “Парис”. Но не скажу: подумаешь, “Ромео”

- Какая же ты дурочка, Джульетта. Как будто только от моей груди вчера тебя оторвала. И говорить-то толком не умеешь. А все туда - уа-уа - Ромео.

- Уа-уа - Ромео. Уа-уа-уа-уа-уа.

Ромео

- Как счастлив тот балкон,

который попирают

ее ступни.

Хотел бы я губами

держать карниз

и целовать ступни,

которые и впрямь

могли бы уместиться

меж губами.

- Она из рода Капулетти, а, стало быть,

не твоего полета.

- Подумаешь, Монтекки, Капулетти.

Меня зовут Ромео. Да, Ромео.

- Зачем кричать? Об этом всем известно.

- Да, всем. А как зовут ее?

- Джульетта.

- Джульетта! Повтори еще - “Джульетта”.

Ну, как же я не догадался сразу?

Другое имя просто неприлично.

Джульетта

и

Ромео.

Друг для друга

как два крыла д

ля сокола

в полете.

- Послушай, что ты говоришь, Ромео. Сказал же я тебе, она сестра Тибальда.

- О Боже,

будь проклят тот клинок,

которым я убил врага,

который был мне другом.

Да, я убил,

но в честном поединке.

А, стало быть,

на мне нет

черной крови.

Монтекки, Капулетти -

все мы братья

и сестры

от Адама с Евой.

И если Каин Авеля убил,

так что ж,

их дети не должны

родниться

или любить

друг друга?

Да так и род

земной давно б исчез.

Джульетта, я из рода Капулетти.

Взгляни сюда,

я твой жених Ромео

- Жених?

- Ну да,

ведь мы обручены,

когда Луна и Солнце обручились,

когда Адам и Ева

стали вместе,

в раю или в аду,

мне все равно.

Ведь ад стал раем

в день, когда Адам

увидел Еву.

А я тебя,

стоящей на балконе.

- Я так и знала.

Речь его учтива

и благородна.

Он намного лучше,

чем говорила глупая молва.

И если бы носил он имя не Ромео,

а Парис,

его я все равно бы полюбила.

А тут Ромео.

Боже мой, Ромео.

- Джульетта,

я хотел сказать, Луна,

вернее, я хотел сказать,

все небо,

вернее,

небо пусто без тебя,

как без Кассиопеи

Андромеда.

И всех созвездий,

вместе взятых,

звезды -

всего лишь украшенье для Джульетты.

Хотя зачем ей эти украшенья?

Она сама

небесней всех и звездней.

- Ромео,

даже маленькая часть

твоих речей

переполняет горло.

Ведь в каждом слове,

даже в каждой букве

дыхание горячее

Ромео.

Теперь я понимаю,

для чего

все эти мессы,

громкие хоралы,

собор Петра

и купол выше неба

Все это для того,

чтобы вместить

и передать

звучание -

Ромео.

Сто месс не стоят одного объятья.

Все небо пусто без тебя,

Ромео.

- Хорош, однако,

он уж на балконе.

- А где они?

- Они уже в раю.

Ну, Ромео -

ловкий фехтовальщик.

Орудует двумя клинками.

Один вонзил в сестру,

другой, холодный, в брата.

Смерть и любовь

орудуют

клинками.

Один горячий,

а другой холодный.

Прольется кровь опять,

теперь Джульетты.

Та кровь заката,

эта кровь восхода.

И жизнь, и смерть

нам салютуют кровью.

Склеп

- Фамильный склеп, уютное местечко.

Здесь спрячемся, Джульетта. навсегда.

Нам жизни нет в разлуке.

Так пусть же смерть

нам дарует

любовь.

- Безумен ты,

и я с тобой безумна.

- Безумие помножим

на безумье.

- Ромео на Джульетту.

- Грудь на губы.

- Вино на чашу.

- Голову на ноги.

- Послушай,

мы забыли

обручиться.

- Нет, не забыли,

ты мое кольцо.

Надвинь меня!

- Давно уже надвинул,

и не сниму,

хоть будешь умолять.

- А я и не снимаюсь,

надеваюсь.

Теперь возьмем

одновременно

чашу в руки

и выпьем:

ты меня,

а я тебя.

- Всю до конца,

всего-всего Ромео.

- Теперь я пуст.

- А я тобой полна.

- Сюда идут.

Теперь одновременно

пригубим чашу

с долгожданным ядом.

- Как сладок яд

из уст твоих,

Ромео.

- Из уст Джульетты

яд животворящий.

— Как странно,

чаша опустела,

а жажда усилилась.

Хочу тебя,

Джульетта.

- Так пей меня, Ромео,

до конца.

Глаза мои,

и губы, и все, что

не положено

словами

обозначать,

для уст твоих

Ромео.

- Мои уста сегодня

ненасытны

и переполнены

тобой,

Джульетта.

Яд действует,

и мы давно

в раю.

- В раю.

Но рай -

Ромео.

- Нет - Джульетта.

- Ромео и Джульетта.

Рай в раю.

- Откройте склеп.

Как проржавел замок.

Какое неприличное

сплетенье

двух юных

тел.

Но как они

прекрасны.

Где здесь Ромео?

Кто из них Джульетта?

Сплошная

руконогая

гора.

Попробуйте теперь

определить,

кто здесь Монтекки,

кто здесь Капулетти,

и отделить

Монтекк

от

Капулетт,

от Леды лебедя,

Европу от быка.

У лебедя сто шей,

а у быка...

Не будем говорить,

чего в нем

боле.

Теперь они Ромео

и Джульетта.

А мы по-прежнему

Монтекки - Капулетти.

Любовь детей вражду

преобразила,

и всех соединила

смерть-любовь.