Берлинская газета-еженедельник “Европа Экспресс” № 13 (22.03.04- 28.03.04) Рубрика “Личность”

Постоянная навечно

Беседа с номинантом на Нобелевскую премию

Одним из самых именитых участников Лейпцигской книжной ярмарки, которая пройдет с 25 по 28 марта, будет Константин Кедров, под звучание лиры которого прошел минувший год в российской поэзии. Вышло полное собрание сочинений Кедрова “Или”, его выдвинули в число соискателей Нобелевской премии в области литературы. Надо сказать, что это означает беспрекословное мировое признание Кедрова как замечательнейшего поэта. Мы представляем его в преддверии открытия Лейпцигской книжной ярмарки.

– Константин Александрович, наконец-то в вашем лице Запад снова начинает уважать русскую литературу. Поэзия вряд ли будет здесь когда-нибудь бестселлером. Времена Гейне и Гeте миновали. Конечно, западным читателем сильно манипулируют, навязывая ему книги среднего пошиба. Но нобелевский номинант – поэт из России – незаурядное явление. Скажите, почему вы, попав в короткий лист номинантов на присуждение Нобелевской премии, обошли маститых отечественных прозаиков?

– Все более или менее понятно. Нобелевский комитет всегда удивлял Россию тем, что обращал внимание, прежде всего, на тех, кого официальная культура стремилась забыть. Я хорошо помню, как изумлялись люди: кто такой этот Пастернак? Его стихи помнили только знатоки или суперснобы. В перечне поэтов этого имени вообще не было. Народу были известны Симонов, Щипачев, Ошанин или и того хуже.

– Бывшему россиянину, простому читателю из германской глубинки невдомек, что русская поэзия еще котируется за рубежом. Если судить по книжному ассортименту в здешних русских магазинах, то в России только один писатель – Дарья Донцова. Я, например, в одном немецком издательстве интересовался последней переводной книгой вашей подопечной Алины Витухновской и просто поразился: оказывается, на нее есть спрос у местной читающей публики.

– У меня с Алиной вышло три совместных сборника: “Собака Павлова”, “Земля пуля”, а сейчас только что издан “Онегин – Твистер”. Среди 20-летних – это самая заметная фигура. Ее поэзия трагична и напоминает французских “проклятых” – Рембо, Бодлера и других “поэтических хулиганов”. Недавно Алина сказала мне по телефону: “Состоявшийся классик – это памятник Пушкину”.

– Поэтический авангард иногда сравнивают с передним краем литературного фронта, на котором ситуация, увы, без перемен. Если учесть все ваше творчество как теоретика и философа, то вы сами, можно сказать, “поэт для производителей”, как выразился однажды Маяковский о Хлебникове. У всех на слуху открытый вами знаменитый метакод. Что это такое? В чем от него, так сказать, практическая польза?

– От метакода еще большая польза, чем от генетического кода. Генетический код – это жизнь. А метакод – это вся жизнь. В основе генетического кода четыре первоэлемента. В основе метакода четыре фазы луны (новолуние и полнолуние, месяц убывающий и серединное состояние). Здесь же четырехмастный континуум пространства-времени и четырехсторонний крест – основной формообразующий элемент мира. (верх – низ, правое – левое). Из четырех первоэлементов образована древнекитайская книга “И-Цзин”. Но главное в метакоде – само существование духовно-телесных первоэлементов, которые в буддизме именовались “дхармами”. На основе метакода возникли звездные шрифты всех азбук. Они включают в себя фрагменты созвездий, которые читаются, как иероглифы или буквы. Огненной указкой для чтения является луна (месяц), проходящая по воображаемому кругу – свитку Зодиака. Это не астрология, а своего рода астральная филология, позволяющая расшифровать и восстановить звездную (метакодовую) основу всех популярных текстов.

– Поэзию как таковую на Западе, похоже, давно отнесли на культурное кладбище. Людей отучают думать и заставляют потреблять какой-то поэтический суррогат. Конкурентоспособна ли большая поэзия против напора серого стихоплeтства?

– Большинство людей едят в “Макдональдсе”, и, слава богу, есть где поесть. “Ресторан” поэзии не для всех. Поэзия – это роскошь, без которой жизнь невозможна. Я не верю в чей-то злой умысел. Средства массовой информации идут на поводу у толпы. Они зависят от тиража – такова их участь. Поэзия – это золото в крови. В крови есть золото. Его немного. Но без золота кровь неполноценна. Надо говорить не о конкурентоспособности, а о доступности поэзии для тех, кто ее достоин.

– Когда читаешь вашу прекрасно изданную книгу “Или”, то поневоле вспоминаешь слова Джека Лондона, сказанные в применении к другому гениальному поэту: “Это – истина провидца, выкованная из черноты космоса мощным ритмом стиха”. Стиль ваших вещей – занимательный. Без разницы, про что вы пишете. Будь то вдохновенная пьеса о Сократе или увлекательное исследование “Эйнштейн без формул”. Ваша “Ангелическая по-этика” принята для преподавания студентам гуманитарных вузов. О достаточно сложных предметах вы умудряетесь рассказывать в доступной для всех форме. На мой взгляд, при всей тематической сложности вы очень читабельный автор.

– Мои книги раскупаются не так быстро, как детективы, но, к счастью, все-таки находят своих заинтересованных читателей. Сложность в другом. Не знаю, как в Германии, но в России фактически нет системы книжного распространения. Из столицы хорошие книги могут прийти в другие города только через Интернет. Кстати, так и происходит. Но Интернет у нас дорогое удовольствие, доступное лишь 3% населения. Официальная культура меня недолюбливает, потому что просто не понимает. Зато меня любят философы, композиторы, художники, актеры, пытливые старики. То есть те, кто легко объединяется двумя словами – творческая интеллигенция. Таковой в России всегда немного.

– Есть такое любопытное высказывание: “Если Греция – родина философии, то Германия, наверняка, – ее обетованная земля”. Какое влияние немецкой мысли и культуры вы испытали на себе?

– Прямое. Тем более и корни у меня в Германию самые прямые. По материнской линии я – Челищев, а род Челищевых ведет свое происхождение от курфюрста Люнебургского, который, в свою очередь, породнен с Оттоном III. Это генетическое родство: мой двоюродный дед, мистический сюрреалист, художник Павел Челищев эмигрировал в 1920 г. в Германию. А другой Челищев (боковая ветвь рода) известен под фамилией Линдберг. Он тоже мистический писатель – розенкрейцер. Один из наших общих предков был начальником департамента артиллерии и в XVIII в. основал в Рыбинских лесах ложу розенкрейцеров. Труды самого Розенкрейцера я прочел только недавно. Зато на меня оказал гигантское влияние Томас Манн (“Иосиф и его братья”) и Гегель (“Наука логики”), не говоря уже о Шеллинге и Канте. Знаменитое изречение “звезды над моей головой – категорический императив во мне” – это основа метакода. Сегодня я неогегельянец, прошедший сквозь горнило горячо любимого мной Витгенштейна. Твердо убежден, что не мы говорим языком, а язык говорит нами. Это привело меня к созданию звездного языка поэмы “Астраль” и сверхграмматике поэмы “Верфлием”. Но самое гигантское влияние на меня оказал Эйнштейн, провозгласивший: Herr Gott ist raffiniert, aber boshaft ist er nicht (“Бог изощрен, но не злобен”).

– Очаровательная Наталья Нестерова, великодушный меценат и ректор Гуманитарного университета в Москве, неустанно содействует выживанию передовой поэзии. Благодаря ее поддержке издается редактируемый вами “Журнал ПОэтов”, где постоянно представлена элита русского авангарда. Как вообще обстоит сейчас дело с литературной периодикой в России? Есть шанс выжить без спонсорской помощи?

– Фонд Сороса – это такая международная благотворительная организация – невольно сделал черное дело, поддержав толстые советские журналы “Знамя”, “Новый мир”, “Октябрь”. В результате у нас все еще царят эстетические пристрастия советской эпохи. За счет полугосударственных структур издается “Литературная газета”, которая по эстетике так же консервативна, как в эпоху Брежнева и Андропова, да еще и с явным фундаменталистским душком. Мой “Журнал ПОэтов” противостоит этому, как Палата мер и весов противостоит фальшивым гирям.

– Признаюсь, что мне, как, возможно, и другим вашим читателям, тоже далеко не все понятно в стихах Кедрова. Но лично у меня такое ощущение, что за этим стоит что-то грандиозное. К числу поклонников вашего творчества относятся много крупных имен науки и искусства. Профессор Сергей Петрович Капица сопоставил ваши литературные достижения с теорией относительности. Как вы чувствуется себя в роли Эйнштейна русской поэзии?

– Это просто очень точное определение того, что я назвал термином “метаметафора”, взбудоражившим советскую критику еще в 1983 г. Метаметафора – это метафора в системе координат четырехмерного континуума Эйнштейна. Здесь мир выглядит таким, каким можно его увидеть только двигаясь со скоростью света.

Расстояние между звездами заполняют люди.

Шеллинг, Кант и даже Гегель этого не знали. Они жили в мире Ньютона. Зато Гегель шел напрямую к метаметафоре, когда написал в “Науке логики”: “Небытие – это чистое бытие. Чистое бытие – это небытие”. И еще он же: “Человек – это ночь, видящая себя своими темными пустыми зрачками” (привожу по памяти, но почти буквально).

– Вашу уникальную по идее “Энциклопедию метаметафоры”, думается, стоит прочитать всем, кто хоть мало-мальски интересуется развитием поэтического слова. По-моему, это еще небывалый опыт. Перевести ее на немецкий было бы, наверное, небезынтересно и для немецкоязычного читателя.

– Надеюсь, вернее, я уверен, что это произойдет. Ведь немцы не перестали быть немцами. Не может быть, чтобы наследники Канта, Гегеля и Витгенштейна перестали интересоваться новой метафизикой. Метакод и метаметафора – это новая поэзия и новая метафизика.

– Как-то раз вы про себя самого сказали, что счастливо женаты на прекрасной женщине. Она ваш помощник, единомышленник, сама – чудесная писательница. Великий сексолог Фрейд полагал, что художественное творчество – это задавленная любовь. Насколько вы верите в силу любви не по Фрейду?

– Я разлюбил Фрейда. Он очень прямолинеен. Как Иван Павлов. Как Маркс и даже Ницше, не говоря уж об их вульгарных истолкователях. Связь между творчеством и сексом прямая. Хочется, когда пишется, и пишется, когда хочется, но перевес все же на первой части этого утверждения. Фрейд – гениальный писатель. Именно писатель. Его научность – набор мифов ХХ в. Нет сублимации либидо в творчество, но есть сублимация творчества в либидо. Психоанализ – гениальная поэма и только. Нет никакого подсознания, но есть подъязык. Там слово “луна” сцепится с лоном, но это уже по закону метакода. Отношения между мужским и женским или женским и мужским – это отношение между человеком и космосом. Моя жена, поэтесса Елена Кацюба, действительно целый космос. Космос во всем.

– Ваш великий соратник Андрей Вознесенский точно сформулировал ваше кредо, то есть художнический принцип: “Кедров – это константа мысли. Мысль – это константа Кедрова”. Даже ваше имя – Константин – значит “постоянный”. Могли бы вы сказать, какая же главная постоянная - константа у Кедрова?

– Однажды Андрей позвонил мне из Индии: “Я стою у зуба Будды под платаном, где он открыл четыре истины. Записывай: “Настанет лада кредова – константа Кедрова”. Мы с Андреем едины в уверенности, что все приходит из языка и все уходит в язык. Но язык состоит из первоэлементов метакода, а читается он только как метаметафора. На том стою навеки: “Метаметафора – амфора нового смысла”.

Сергей Ниденс